Алекно: прежде всего нужно разобраться в себе

Подробности

Категория: Новости волейбола

Создано 02.10.2012 15:19

Обновлено 06.10.2012 08:26

Автор: Чемпионат.сom

Просмотров: 1776

 Откровения главного тренера сборной России

Мы знакомы четверть века. И общались не мало. Особенно в последнее время. На сей раз Владимир Алекно был откровенен как никогда.

— На каком языке будем говорить — на французском, может быть, как лет 10-12 назад, когда встречались на каких-либо соревнованиях?
— Можем и по-французски. On peut parler francais.

— Не забыли язык?
— Нет, нет.

О ДЕТСТВЕ

— Тогда предпочтём всё-таки родной язык. И начнём, как говорится, от печки. Почему был выбран волейбол? Когда это произошло? Не занимались ли другими видами спорта?
— В волейбол меня привёл старший брат Сергей. У нас разница в два года, и он уже занимался в волейбольной секции. Мы жили в Полоцке, небольшом городке в Витебской области Белоруссии. Было мне тогда лет 9 или 10. Брат, кстати, так и живёт вместе с мамой в Полоцке. Семья у нас была не очень состоятельная, мягко говоря. Свои первые джинсы я купил в 18 лет. По тем временам среди подростков это был главный критерий оценки семейного благополучия. Мать и отец много работали, и меня воспитывала улица. Полоцк в те годы был городом драчунов, не знаю, как сейчас. Ну и, конечно, брат был для меня предметом для подражания — так всегда бывает в семьях, где есть на кого равняться. В секции я почувствовал себя комфортно, потому что мне очень понравился тренер — Евгений Борисович Рудов, маститый еврей, который воспитывал нас в своей манере, прививал культуру. Он вырастил тогда целую плеяду неплохих волейболистов на юношеском уровне, и Витебская область была едва ли не лучшей в республике среди молодёжных команд. Наверное, во многом благодаря ему я и остался в волейболе, хотя меня зазывали ещё и в греблю, и в плавание. К сожалению, не знаю, жив ли мой первый тренер. Он в своё время уехал в Израиль, и связь оборвалась. Помогал Рудову Иван Иванович Коршун, который тоже приложил руку к моему становлению как игрока. Нелегко им было — не раз приходилось вызволять нас из милиции, куда мы попадали после частых уличных потасовок, оправдывать наши выходки даже перед школьными учителями… Уже в 13 лет я стал самостоятельным человеком — меня забрали в минский спортивный интернат.

— Как это произошло? Наверняка ведь подающего надежды парня кто-то должен был приметить?
— В те годы проводилось немало соревнований по программе спартакиад школьников. Я выступал за Витебскую область. И меня приметили тренеры спортинтерната из столицы Белоруссии Василий Князев и Петр Ковалёв. Лучшей белорусской волейбольной командой был минский "Мотор". Такой клуб-середнячок высшего советского дивизиона, но в Белоруссии это был звёздный коллектив. И туда в начале 80-х приехал из Свердловска, где он тренировал команду мастеров, Геннадий Посаженников. Он решился на революционный шаг — полностью поменять состав "Мотора" — и набрал молодых ребят, в том числе и из спортинтерната. К этому времени я уже закончил школу, поступил в Минский институт физкультуры. И играл за "Мотор", который вскоре был расформирован, а новая команда была создана при "армейском" спортклубе столицы Белоруссии.

О ЦСКА И СБОРНОЙ СССР

4 декабря 1984 года мне исполнилось 18 лет, а уже 5-го я стоял в строю ЦСКА. Я считался тогда перспективным игроком, и один из "армейских" тренеров Юрий Локтев подсказал, чтобы меня призвали в Москву. Так из СКА я оказался в ЦСКА. И с 1984 по 1987 год носил форму многократного чемпиона страны. Но пробиться в состав было очень трудно — мы выступали больше за дубль. Тогда в основном составе играли по тем временам волейбольные зубры — Александр Савин, Александр Сапега, старший брат больше известного сейчас Юрия Сапеги, Юрий Панченко, Александр Сороколет, Валерий Лосев. И время от времени Юрий Чесноков призывал нас из дубля — кроме меня ещё Александра Гаврилова, Бориса Симоненко. Тогда же я и попал в сборную страны, правда, вначале во вторую, которой руководил Виктор Радин, был её капитаном.

— Тогда же, как сейчас помню, у второй команды был свой календарь соревнований, она много разъезжала по миру.
— Да, и я побывал тогда и на Кубе, и в Аргентине, в других странах, мы участвовали во многих турнирах. А в 1987-м, когда понял, что пробиться в основной состав ЦСКА будет очень трудно — там уже играли Юрий Сапега, Игорь Рунов, Андрей Кузнецов, попросил Чеснокова отпустить меня назад, в родной минский СКА. Уже из Минска Геннадий Паршин, в то время руководивший главной сборной СССР, и призвал меня на сборы перед Олимпийскими играми в Сеуле. И, судя по всему, я попадал в олимпийскую дюжину, как раз 12-м. Может быть, Паршин, тренировавший тогда же рижский "Радиотехник", хотел меня забрать к себе в клуб, не знаю. Но за неделю до отлёта мне сказали, что я еду в Сеул. И тут на тренировке подворачивает ногу основной связующий сборной Лосев. Тренеры решают срочно призвать в команду уже игравшего тогда в Италии Вячеслава Зайцева. Так в Корею на Игры отправилась сборная с тремя связками, а я остался дома.

А в 1990-м готовился к чемпионату мира в сборной, куда вернулся Вячеслав Платонов. Но опять-таки в последний момент тренер предпочёл "своего" — Олег Шатунов выступал за питерский "Автомобилист". На этом мои выступления за сборную как игрока закончились.

О ПЕРВЫХ ГОДАХ ЗАРУБЕЖЬЯ

— Но тут как раз началась ваша зарубежная эпопея. И первой страной была Болгария?
— Когда в 1991 году развалился Советский Союз, меня пригласили в болгарский клуб "Левски-Спартак". И мы стали чемпионами страны. Это был первый опыт выступления за иностранный клуб. Тут же последовало приглашение в Турцию, в "Галатасарай", в котором в то время играл мой нынешний помощник по "Зениту" Александр Серебренников. Меня там полтора месяца мурыжили — ни контракт не подписывали, ни квартиру не давали. И я всё это время жил в квартире у Сашки без каких-либо перспектив. А у того семья, маленький ребёнок. Но как только раздался звонок от Олега Молибоги, что есть возможность поехать играть в Италию, не раздумывая, отправился на Апеннины.

— После двух лет, проведённых в Италии, последовал переезд во Францию.
— В Италии тогда был волейбольный бум, сборная выигрывала чемпионаты мира и Европы. И клубы были сильные — собирали всех лучших волейболистов мира. Я провёл два сезона в "Асти" и в "Сполето", командах, выступавших в серии А2. А потом переехал во французские Канны.

— Кто вас пригласил перебраться в соседнюю Францию?
— Филипп Блэн, многолетний главный тренер сборной Франции, который работал в итальянском "Кунео" и видел меня в местных клубах. Ему как раз предложили возглавить "Канны", и он позвал меня с собой. Так я два сезона выступал за этот популярный французский клуб, стал чемпионом страны в 1995 году. Через два года, получив серьёзную травму колена, и полухромой отправился в Тур. Клуб из этого города как раз вошёл в высшую лигу французского чемпионата. Я проиграл в "Туре" три сезона.

— В каком из зарубежных клубов вы чувствовали себя наиболее комфортно?
— Да я во всех командах чувствовал себя комфортно, потому что не сачковал, работал по полной. И со всеми, с кем пришлось играть и у кого заниматься, сохранились хорошие отношения. В Италии первый год было тяжелее всего, но "Асти" тренировал тогда хороший тренер Флавио Гулинелли. Тогда я на себе прочувствовал, что такое итальянский волейбол, итальянская система тренировок. В "Сполето" было уже легче. Ну а во Франции, конечно, "Тур". Именно в этом клубе я получил шанс стать тем, кем стал. И, если бы не опыт "Тура", этих снимков (Алекно показывает на большие фотографии празднования олимпийской победы в Лондоне, висящие на стене его кабинета в казанском волейбольном центре "Санкт-Петербург", где проходила наша беседа) могло и не быть. Потому что в 1999 году, когда мне исполнилось уже 32 года, и болело колено, и продолжалась постоянная борьба с лишним весом, менеджер "Тура" предложил мне завершить сезон играющим тренером, а потом принять команду в качестве главного, заявив, что я им подхожу по всем показателям.

— К этому моменту уже не было языкового барьера?
— Объясниться я мог без проблем. Правда, писать так и не научился, как следует. Но потом, когда уже стал тренером "Тура", пришлось подучить язык в местном институте иностранных языков.

— А с Валерио Вермильо объясняетесь по-итальянски? Его же тоже пришлось учить?
— Конечно. Но итальянский гораздо проще французского. И к своему стыду после 15 лет проживания во Франции и всего двух годов на Апеннинах по-итальянски я грамматически говорю сегодня с меньшими ошибками, чем по-французски.

— Какой из своих зарубежных сезонов считаете наиболее успешным до тренерской работы?
— Наверное, всё-таки первый год в "Каннах", когда мы стали чемпионами Франции, обыгрывали многие зарубежные клубы, в том числе и гремевшую в те годы итальянскую "Равенну".

О ТУРЕ И "ТУРЕ"

— Чем всё-таки привлек Тур?
— Многим. Я прожил там, наверное, лучшие годы из проведённых за границами бывшего СССР. В этом небольшом городке — всего 220 тысяч, к волейболу было особое отношение: на трибунах меньше трёх тысяч никогда не собиралось. А после победы в Кубке Франции, когда начали играть Лигу чемпионов, на матчи вообще нельзя было попасть: мы многие годы занимали лидирующие позиции по числу зрителей среди всех команд, участвующих в национальном первенстве. У клуба было в одном из сезонов — знаете сколько? — 86 спонсоров! Могу с гордостью сказать, что город жил волейболом.

— Что побудило перейти на тренерскую работу? Предложение менеджера "Тура"? Или ещё раньше подумывали о будущем?
— Понимаете, когда тебе 20, совсем не задумываешься, что будет в 30 лет, а уж тем более в 40 и старше. И по большому счёту не придавал большого значения тренировкам того же Чеснокова. Чётко выполнял тренерские установки — не более того. Но чтобы вникать в суть занятий, записывать что-то, этого не было. И позже я очень пожалел, что не усвоил уроков великого тренера: про его занятия легенды слагали. Вот я, к примеру, не могу провести тренировку на двух площадках одновременно для 18-19 человек, чтобы все занимающиеся работали с одинаковой нагрузкой. А Чесноков мог. Увы, спохватился я поздно. И когда в 30 лет с хвостиком понимаешь, что кроме волейбола ты уже вряд ли к чему можешь приложить свои силы, начинаешь корить себя, что раньше не придавал значения различному подходу всех своих бывших наставников к тренировочному процессу.

— И все-таки, работая со многими тренерами, кого-то из них вы можете назвать своим главным учителем?
— Наверное, это всё-таки Платонов. Молибога передал мне в своё время заветную папку записей размышлений и упражнений замечательного тренера. И при нашей встрече, когда я уже начал тренировать "Тур", спросил разрешение у мэтра, могу ли я воспользоваться его разработками, идеями. Помню, Платонов на второй игровой день мог не поставить в состав волейболиста, который накануне действовал блестяще. Ещё будучи игроком, я заинтересовался этим ходом и спросил Платонова, почему он так поступил. Оказалось, конкретный игрок был не способен сыграть "на ура" два дня подряд. Поэтому многое взял от Платонова, что-то перенял у итальянских специалистов. А потом, уже работая тренером, старался, как губка, впитывать ото всех, с кем общался и встречался. Например, в начальный период мне очень помогли советы канадца Гленна Хоага, который долгие годы работал во Франции, а сейчас тренирует сборную Канады. По весне Хояг привёз на "Финал четырёх" Лиги чемпионов турецкий клуб "Аркас" из Измира. К тому же во Франции нужно было ежегодно подтверждать тренерскую лицензию, и на этих курсах опять-таки много общался с различными специалистами, что также мне очень помогало.

О ЮРИИ САПЕГЕ

— Сейчас уже очевидно, что переход из французского «Тура» в российский клуб, точнее, переезд из Франции в Россию состоялся при непосредственном участии Юрия Сапеги, не так ли?
— Ваша правда: Юрий Сапега действительно сделал всё, чтобы я перебрался в Россию. История была интересная. У меня с «Туром» существовал контракт, по которому я должен был отработать в клубе ещё один сезон. Последние сезоны моя команда всё время была второй в чемпионате Франции, уступая только «Пари Воллею», который как раз и тренировал канадец. В 2001-м команда Хоага выиграла Лигу чемпионов, нарушив многолетнюю итальянскую гегемонию. Но однажды мне удалось-таки победить столичный клуб и завоевать Кубок страны. К этому времени Юрий уже окончательно перебрался из Италии в Россию и настаивал, чтобы и я сделал то же самое: говорил, что в стране всё больше поднимается интерес к волейболу. И даже уговорил Николая Платоновича Патрушева оказать на меня влияние. Я пообещал, что приеду, что постараюсь договориться с французским клубом.

Прихожу к руководству «Тура», в котором я, можно сказать, прожил треть жизни. Говорю о предложении и вполне резонно слышу в ответ, что команду собирали под меня, что у меня действует контракт, который они не собираются прерывать, что такой спонтанный отъезд мои работодатели будут расценивать как предательство. Услышав это слово, понял, что на самом деле не имею права предать игроков и многочисленных горожан, которые полюбили волейбол. Когда по телефону сообщил об этом Сапеге, мой лучший и ближайший друг, с которым мы были не разлей вода с 14 лет, прервал со мной все отношения. Это продолжалось полгода. Сам Сапега возглавил московское «Динамо», а я остался в «Туре» и выиграл с командой — впервые! — чемпионат Франции. Французы считали, что после такого успеха я уж точно никуда не уеду. Тем более что мне присвоили звание почётного гражданина Тура. Но всё произошло иначе: проработав полгода и поняв, как нелёгок тренерский хлеб, Сапега позвонил, мы долго выясняли отношения, и я сделал окончательный выбор в пользу России. В «Туре» меня так и не поняли. Но был прощальный матч, эмоции после которого можно сравнить разве что с послепобедными в Лондоне, — зал стоял, кто-то аплодировал, кто-то плакал. Так я оказался в России. Должен сказать, что все 15 лет на чужбине, невзирая на все привилегии и полученные регалии, я чувствовал себя эмигрантом. И хотя вся семья была против моего возвращения, вплоть до развода, я с лёгким сердцем вернулся домой. О чём, как вы понимаете, нисколько не жалею.

О СБОРНОЙ РОССИИ

— На пути к олимпийскому триумфу пришлось пройти через целую серию проб и ошибок. Какие из них были наиболее болезненными?
— Чемпионат Европы 2007 года. Поражение в финале от Испании оставило тяжелейшую рану на всю жизнь. Досада от проигранного четвёртого сета из-за ситуации с мячом, которые в принципе не тренируются, помешала мне настроить ребят на пятый сет таким образом, чтобы они смогли доказать своё превосходство: наша команда была сильнее, это все понимали.

— Когда пришла уверенность в своих силах? После четырёх побед с казанским клубом в чемпионате России или всё-таки с успехами сборной?
— Разумеется, с победами сборной. Клубные победы важны и почётны, но национальные чемпионаты выигрывали и другие команды. К тому же я не могу до конца сказать, что у меня появилась стопроцентная уверенность. Даже сегодняшний матч (наш разговор проходил сразу же после тяжелейшего пятисетового соперничества «Зенита» и новосибирского «Локомотива» за Суперкубок России 29 сентября) заставил здорово поволноваться, моментами я даже срывался. Наверное, это даже хорошо, что я не сижу спокойно, положив ногу на ногу, уверовав, что всё будет в порядке. Даже, скорее, не победы, а именно работа, какую мы проделали в последние два года, позволила преодолеть психологический барьер, отделявший нас от выигрышей больших турниров. Но ведь до этого была ещё и олимпийская медаль Пекина, после которой меня укатали в асфальт. Но ведь это опять-таки была медаль! А потом уже состоялась и Мировая лига, и Кубок мира, наконец, заветное олимпийское золото. После таких побед ты обрастаешь перьями.

— Кто из игроков, с кем пришлось работать, оказал наибольшее влияние на ваше становление как тренера?
— Конечно, это Серёжа Тетюхин, это Ллой Болл. Сегодня я могу сказать, что счастлив был работать с такими замечательными игроками, которые живут волейболом. Это пусть ещё молодой, но такой же, как и более старшие, Максим Михайлов, преданнейший нашему делу человек. Это Матей Казийски. Я многому учился у этих ребят. Но больше всего у Серёжи Тетюхина — отношению к людям, отношению к работе. Я искренне завидовал ему, потому что ни от кого и никогда не слышал о нём плохого слова. И он вполне заслуживает эпитета великий.

— Абсолютно с этим согласен. И нисколько не стесняюсь использовать в своих материалах именно это определение, говоря о Тетюхине. Он действительно уникальный спортсмен и Личность. Именно так, с большой буквы. И в этой связи такой вопрос. Несмотря на то что волейбол игра командная и тренеру неловко кого-то выделять после такой блестящей победы, можно ли кого-то отметить особо?
— Не стал бы этого делать. Вы видели по первому каналу фильм, сделанный быстро после Лондона. «Больше, чем золото», так, кажется, он назывался. Там показали почти всех ребят. Но не было Николая Апаликова, что не совсем правильно: уж если давать слово, то всем — это же команда. Да, Дима Мусэрский и Серёжа Тетюхин в решающие моменты финала изменили его картину. Но до финала ещё надо было дойти. А те же Саша Бутько с его больным коленом или Сергей Гранкин, которого по ходу убирали, воспитывали, мы сегодня про них почти не говорим. Это неправильно. То, что сделал Тетюхин при счёте 19:22 в третьей партии, вовсе не чудо, как кое-кто считает и пишет. Для Серёжи это никакое не чудо. Вот если бы мы смогли сравнять счёт на подаче «флотом» Гранкина, это было бы чудом. А Тетюхин делал такие вещи не раз: сколько он матчей спас, сколько выигрывал в подобной и в ещё более сложных ситуациях. А что Мусэрский так сыграл, так это во многом благодаря его уникальным физическим данным, к которым добавился кураж и злость. Бразильцы просто растерялись. Так что говорить надо обо всех, кто выходил на площадку в форме сборной России.

— А теперь расскажите о тех, кто не выходил на площадку, но без кого эта победа не могла состояться, о тех, кто вам помогал.
— Вот об этих людях я могу говорить даже больше, чем об игроках. Потому что главный тренер — он на виду, как и игроки. А вот остальные… Вспомните уже упомянутый мною выше фильм. Из нас сделали героев лазарета. Но ведь так оно и было. Это правда. И какую работу пришлось проделать Сергею Алексееву, тренеру по ОФП. Он занимался с каждым индивидуально, был для кого-то кнутом, а для кого-то пряником. Или взять нашего доктора Ярослава Смакотнина. Одному откачивает жидкость из колена, другому обрабатывает выбитый палец, с третьим отправляется на допинг-контроль. Ни минуты покоя. А сколько нервов это стоило: сможет играть Бутько, разрешат ли ехать в Лондон Саше Волкову? Если бы не уникальные знания и умение врача команды, наша победа не состоялась бы.

Или два наших массажиста Паша Гревцов и Рамис Шириязданов. Ведь никто не знает, что помимо своих основных обязанностей — массажа, который они делают ежедневно с 8 вечера до 2 ночи, — они отвечают за упаковку всего нашего медицинского оборудования и медикаментов (мы возим с собой до 400 килограммов аппаратуры и лекарств). Ребята просто-таки жили в их номерах.

А возьмите нашего генерального менеджера Романа Станиславова. Его роль, особенно в предолимпийский период, настолько велика, что никто даже представить не мог. Через пару недель после Кубка мира Рома уже был в Лондоне и нашёл нам тренировочный зал, который здорово помог во время олимпийского турнира. Он является мостом между сборной и руководством федерации. А сколько возникает неожиданных организационных вопросов с игроками — у одного заканчивается виза, у другого истекает срок паспорта, у третьего еще что-нибудь. И так ежедневно, если не ежечасно. Для Романа ничего не стоит после завтрака в Новогорске слетать в Анапу, посмотреть готовность базы к нашему приезду, а к ужину уже снова быть с командой.

Мой помощник Серджо Бузато, которого ещё 12 лет назад привёз в Россию Юра Сапега, — один из тех итальянцев, который вжился в русскую действительность. Это профессионал в своём деле, для него ни в чём не бывает мелочей. И под стать ему наши аналитики Юрий Булычев и Андрей Рязанцев. Совсем не важно, по команде Ирана мне нужны данные или, скажем, по матчу Италия — США. Всю необходимую информацию получал в полном объёме и вовремя.

Никаких претензий не было и нашему менеджеру Игорю Артамонову. Это была настоящая команда единомышленников. И было очень обидно, когда наш «золотой» рейс прилетел из Лондона и всё внимание было ко мне и ребятам, а те, без кого эта победа не могла состояться, стояли в стороне с гружёными скарбом тележками, и никто на них внимания не обращал. Я даже заметил слёзы на щеках Паши Гревцова…

О СЕМЬЕ

— Ближе к вечеру 12 августа, в день олимпийской победы, встретил вас в окружении двух очень похожих друг на друга красивых женщин.
— Это две мои Екатерины — старшая и младшая, жена и дочь. Женился я очень рано — мне было тогда без двух месяцев 19 лет. Познакомились же мы в 14 лет. Катя тоже занималась волейболом, играла связующей, правда, в Минске. Была настоящая любовь. Не помешало даже, что Катя уже поступила в институт, а я доучивался в интернате, хотя мы одногодки. И через два года, в 1987-м, у нас родилась дочь. Назвал её тоже Екатериной. Пока я играл в ЦСКА, мои девочки жили в общежитии в Минске, а когда я вернулся из Москвы в столицу Белоруссии, мне дали квартиру. В четыре года мы увезли Катю-младшую в Италию, и в Россию она уже больше не возвращалась. Я горжусь ей — Катя самостоятельная девочка, очень энергичный человечек, объездила весь мир. Закончила факультет журналистики университета иностранных языков во Франции и сейчас живёт и работает в Париже на фирме Louis Vuitton. Причём постоянно движется по карьерной лестнице.

— А сын родился во Франции? Именно поэтому вы назвали его французским именем Лоран?
— Сын родился во Франции в 1996 году. Не думал тогда, что когда-нибудь вернусь домой. Потому, наверное, и решили дать парню французское имя. Сегодня он уже большой мальчик. Живёт одним волейболом — ничего другого не признаёт, даже учиться не хочет. Четыре года мы жили порознь — жена с детьми во Франции, я — в Москве. Но потом перебрались ко мне. Лоран ходил в школу при французском посольстве. Потом я уехал в Казань, а семья оставалась в Москве. Но случилось так, что однажды, в день моего рождения, кстати, его очень сильно избили в Москве, когда он возвращался из школы. Мальчик даже сознание потерял. А я был в этот день в Сургуте. Это и определило многое: я забрал семью сюда, в Казань. И он пошёл в русскую школу. А что оставалось делать?

О БУДУЩЕМ

— Давно и достаточно хорошо зная вас, могу предположить, что, уже добившись немалого на тренерском поприще — победы в национальных первенствах и Кубках, в Лиге чемпионов, в Мировой лиге, на Кубке мира, наконец, выиграв главное соревнование — Олимпийские игры, вы вряд ли успокоитесь, пока не придут победы на чемпионате Европы, чемпионате мира, чемпионате мира среди клубных команд. Вы же человек амбициозный.
— Всё так. Но для того, чтобы продолжать работать с тем же рвением — даже не про результаты сейчас говорю, а про отдачу, — нужно иметь большой запас прочности. Здоровье имею в виду, колоссальные нервные затраты. Ведь за один подобный нашему лондонскому финальный матч можно заработать предынфарктное состояние. Я отношусь к тем представителям нашего тренерского цеха, которые ответственно подходят к каждому турниру, к каждому отдельному матчу. Уходить из «Зенита» однозначно не собираюсь. А продолжать работать со сборной, памятуя постоянно, что опускаться ниже высоко поднятой планки ты не имеешь права, пока не в состоянии. Не имею права подвести всех тех, кто мне доверяет, прежде всего руководство федерации и многочисленных болельщиков, которых после нашего олимпийского успеха заметно прибавилось. Ведь всё придётся начинать с нуля, создавать новую команду. Без Тетюхина и целого ряда других игроков. Так что сейчас, повторяю, мне нужно разобраться в себе самом. В себе сейчас сомневаюсь больше, чем в ком-либо другом.

Беседовал Лев РОССОШИК